Новости сайта смотрите на главной странице
Избранные пародии А. А. Иванова
Замечательного юмориста и сатирика XX века Александра Александровича Иванова, конечно, нельзя отнести к числу наших туристов. Тем не менее мы включили в нашу литературную страницу его лучшие пародии как прекрасный пример острого юмора и виртуозного владения стихотворным словом. Для тех, кто его плохо знает или не знает вовсе, даем краткую биографическую справку:
Иванов Александр Александрович (1936-1996)
Родился в Москве, в семье художника. Много лет выступал со своими произведениями на эстраде, сыграл несколько небольших ролей в кино, сотрудничал с "Литературной газетой". С 1978 по 1991 гг. вел на телевидении юмористическую программу "Вокруг смеха". Книги: "Любовь и горчица", "Смеясь и плача", "Не своим голосом", "Откуда что.." и др.
А в полынье, в наплыве мрака,
В воде, густеющей как мед,
Живая плавает собака,
Стараясь выбраться на лед...
Молчит толпа. Мальчишка хнычет,
Клубится снег. Тускнеет свет...
И все расходятся по делу.
А я - неведомо куда...
Михаил Дудин.
Сугроб пружинил как подушка,
Я размышлял о бытие.
И вдруг увидел, как старушка
Барахтается в полынье.
Нет, не купается...Одета.
Ручонками ломает лед.
Но грациозна, как одетта,
В воде густеющей как мед.
Как человек и как писатель
Я был немало огорчен.
Со мною был один приятель,
И он был тоже удручен.
Стояли мы. Чего-то ждали
На тротуаре у столба.
И сокрушенно рассуждали,
Что это, видимо,судьба...
Не в силах превозмочь рыданье,
Я закричать хотел: "Плыви!"
Но в горле - ком от состраданья,
От зимней стужи и любви.
И вот с отчетливостью тяжкой
Я понял: Близится беда...
И не ошибся - над бедняжкой
Сомкнулась черная вода.
Потом и прорубь затянулась,
Снежинки падали, тихи...
Душа в страданье окунулась,
И - потянуло на стихи.
Когда смахнув с плеча пиджак,
Ложишься навзничь на лужок,-
Ты поступаешь, как Жан-Жак,
Философ, дующий в рожок.
Александр Кушнер.
Когда пьешь кофе натощак
И забываешь о еде,
Ты поступаешь как Бальзак,
Который Оноре и де.
Когда в тебе бурлит сарказм
И ты от гнева возбужден,
Ты просто вылитый Эразм,
Что в Роттердаме был рожден.
Когда, освободясь от брюк,
Ложишься навзничь на диван,
То поступаешь ты, мой друг,
Как мсье Гюи де Моппасан.
Когда ты вечером один
И с чаем кушаешь безе,
Ты Салтыков тире Щедрин
И плюс Щедрин тире Бизе.
Когда ж, допустим, твой стишок
Изящной полон чепухи,
То поступаешь ты, дружок,
Как Кушнер, пишущий стихи.
Всю ночь себя четвертовал
И вновь родился утром.
Бескомпромиссно - твердым стал
И молчаливо-мудрым.
Алексей Марков.
Всю ночь себя колесовал,
Расстреливал и вешал.
Я так себя разрисовал,
Что утром сам опешил.
Зато когда наутро встал -
Совсем другое дело!
Душою за ночь мягким стал,
А тело - затвердело.
Молчанье гордое храня,
Я сел на одеяло.
Бескомпромиссностью меня
Обратно обуяло!
И - дальше больше! -
Мудрость вдруг во мне заговорила.
И снова ахнули вокруг:
- А вот и наш мудрило!
Нет, жив Дантес.
Он жив опасно, жив
Вплоть до нынешнего дня.
Ежеминутно,
Ежечасно
Он может выстрелить в меня.
Николай Доризо.
Санкт-петербург взволнован очень.
Разгул царизма. Мрак и тлен.
Печален, хмур и озобочен
Барон Луи де Геккерен.
Он молвит сыну осторожно:
- Зачем нам Пушкин?
Видит бог, стреляться с кем угодно можно,
Ты в Доризо стрельни, сынок!
С улыбкой грустной бесконечно.
Дантес взирает на него.
Конечно, какая разница, в кого...
Но вдруг лицо его скривилось
И прошептал он как во сне:
- Но кто тогда, скажи на милость,
Хоть словом вспомнит обо мне?!...
Жизнь коротка. Бессмертье дерзновенно.
Сжигает осень тысячи палитр.
И, раздвигая мир, скала Шопена
Во мне самой торжественно парит.
Екатерина Шевелева.
Здоровье ухудшалось постепенно,
Районный врач подозревал гастрит.
Но оказалось, что скала Шопена
Во мне самой торжественно парит.
Ночами я особенно в ударе,
Волшебный скрип я издаю во сне;
Но это просто скрипка Страдивари
Сама собой пиликает во мне.
И без того был организм издерган,
В глазах темно, и в голове туман...
И вот уже во мне не просто орган -
Нашли собора Домского орган!
Потом нашли палитру Модильяни,
Елисавет Петровны канапе,
Подтяжки Фета, галстук Мастрояни,
Автограф Евтушенко и т. п.
Врачи ломали головы. Однако
Рентгеноснимок тайну выдает:
Представьте, что во мне сидит собака
Качалова! И лапу подает!
Непросто изучить мою натуру,
Зато теперь я обучаю всласть,
Во-первых, как войти в литературу
И, во-вторых, - в историю попасть.
Пропою про урожаи
И про Вегу, как фантаст.
Глядь, какой-нибудь Державин
Заприметит и воздаст.
Василий Федоров.
Шел я как-то, трали-вали,
С выраженьем на лице.
И подумал: Не пора ли
Сдать экзамен за лицей.
Как-никак я дока в лирах,
Правда, конкурс - будь здоров!
Много этих... в вицмундирах,
Как их там? Профессоров.
В жар кидает...Вдруг сомлею,
Не попасть бы тут в просак.
По-французски не парлею,
Знамо, истинный русак!
Стар Державин. Был да вышел...
Как бы в ящик не сыграл...
На середку тут я вышел,
В груди воздуху набрал.
Как запел про урожаи,
Да про Вегу как пошел!..
Посинел старик Державин,
Вскрикнул: "Ах!" И в гроб сошел.
...Днем весенним таким жаворонистым
Я на счастье пожалован был.
Колоколило небо высокое...
Раззеленым дубком стоеросовым
Возле деда я выстоял год.
Владимир Гордейчев.
Лягушатило пруд захудалистый,
Булькотела гармонь у ворот.
По деревне, с утра напивалистый,
Дотемна гулеванил народ.
В луже хрюкало свинство щетинисто,
Стадо вымисто перло с лугов.
Пастушок загинал матерщинисто,
Аж испужно шатало коров.
Я седалил у тына развалисто...
Непрерывно, с детства, изначально
Душу непутевую мою
Я с утра кладу на наковальню,
Молотом ожесточенно бью.
Анисим Кронгауз.
Многие (писать о том противно;
Знаю я немало слабых душ!)
День свой начинают примитивно -
Чистят зубы, принимают душ.
Я же, встав с постели, изначально
Сам с собою начинаю бой.
Голову кладу на наковальню,
Молот поднимаю над собой. Опускаю...
Так проходят годы.
Результаты, в общем, неплохи:
Промахнусь - берусь за переводы,
Попаду - сажусь писать стихи...
Я Микеланджело, быть может,
Родившийся опять на свет.
Я, может быть, Джордано Бруно
Или Радищев новых лет.
Дмитрий Смирнов.
Все может быть.
Да, быть все может.
Поставят столб. Вокруг столба,
Который хворостом обложат,
Сбежится зрителей толпа.
Произнесет сурово слово
Литературоведов суд.
Поэта Дмитрия Смирнова
Из каземата принесут.
И к делу подошьют бумажки
И, давши рвению простор,
Литфонд торжественно бедняжке
Вручит путевку на костер.
Сгорит Смирнов... Великий боже,
Ты воплям грешника не внял...
За что его? А все за то же:
За то, что ересь сочинял.
Не ведая мотива,
Не зная слов, пою.
А песнь легка на диво
И вся - про жизнь мою.
Лев Озеров.
Без всякого мотива,
Без всяких слов пою.
И это все на диво
Коллегам издаю.
Но вдруг один читатель
Мне прошептал, скорбя:
Когда нет слов, приятель,
Ты пой, но про себя...
Распад во много тысяч лет
Эквивалентен дням разлада,
Ведь человек не элемент,
Недели хватит для распада.
Виктор Парфентьев.
Со вторника эксперимент
Как начался, так не кончался...
И так как я не элемент,
То к понедельнику распался.
Глядела горестно жена
Глазами обреченной птицы,
Как быстро муж распался на
Элементарные частицы.
Непрочен наш материал,
Точней, он вовсе пустяковый...
И по частицам собирал
Меня инспектор участковый.
Не зря один интеллигент
Сказал, сомнения развеяв:
Сдается, это элемент,
Не знал о коем Менделеев...
Выпью вечером чаю,
В потолок посвищу.
Ни о ком не скучаю.
Ни о чем не грущу.
Вадим Кузнецов.
Я живу не скучаю,
Сяду в свой уголок,
Выпью вечером чаю
И плюю в потолок.
От волнений не ежусь,
Мне они нипочем.
Ни о чем не тревожусь
И пишу ни о чем...
Выражаю отменно
Самобытность свою.
Посижу вдохновенно
И опять поплюю.
Наблюдать интересно
Как ложатся плевки...
Да и мыслям не тесно,
Да и строчки легки.
Чтим занятия те мы,
Что пришлись по нутру.
Есть и выгода: темы
И плевать продолжаю
Смачно, наискосок.
Потолок уважаю!
К счастью, мой - невысок...
Меня не так пугают психи -
Они отходчивы, смелы.
Боюсь восторженных и тихих:
Одни глупы, другие злы.
Евгений Антошкин.
Не всем дано понять, возможно,
Полет возвышенных идей.
И мне тоскливо и тревожно
Среди вменяемых людей.
Совсем другое дело - психи!
Порой буйны, порой тихи.
С каким они восторгом тихим
Бормочут вслух мои стихи!
Их жизнь близка мне и знакома,
Я среди них во всей красе!
Я им кричу:- У вас все дома? -
Они в ответ кричат: - Не все!
Да разве выразить словами
То, как я удовлетворен.
Ведь я и сам - но между нами! -
С недавних пор Наполеон!
До чего ж я благодушен!
Всех люблю, и все правы...
Так бы сам себя и скушал,
Начиная с головы.
Олег Тарутин.
Жизни уровень возросший
И меня не обошел.
До чего ж я стал хороший!
Всех на свете обошел!
У меня есть друг-читатель,
До чего ж и он мне мил!
Я сказал ему: "Приятель,
Слушай, что я сочинил!"
Но меня он не дослушал
И сказал:"Да ты, увы,
Сам себя уже покушал,
Начиная с головы..."
Выйдешь на задворки
И стоишь как пень:
До чего же зоркий,
Лупоглазый день!
А потянешь носом - ух ты, гой еси!...
Евгений Елисеев.
Кто-то любит горки,
Кто-то - в поле спать.
Я люблю задворки -
чисто благодать!
Дрема дух треножит
Цельный божий день.
Всяк стоит как может,
Я стою как пень.
Думать - энто точно -
Лучше стоя пнем
Вислоухой ночью,
Лупоглазым днем.
Бьешься над вопросом,
Ажно вымок весь.
А потянешь носом -
Хоть топор повесь.
Хорошо, укромно,
Как иначе быть...
Тут мысля истомна -
Инда да кубыть.
Если ж мыслей нету,
Господи спаси,
Выручить поэта
Может "гой еси"!
Весна, весна, - хоть горло перережь,
Весна - хоть полосни себя по венам.
И жизнь была - заполненная брешь,
Любовь была - случайна и мгновенна.
Лада Одинцова.
Себя я странно чувствую весной:
Весна - а я ищу глазами ветку.
Веревку взять бы, в петлю - головой
И - ножками отбросить табуретку...
Без этих грез я не живу и дня,
Приходит лето, соловьям не спится.
Кто в отпуск, кто на дачу, а меня
Преследует желанье утопиться.
Про осень я уже не говорю.
До одури, до головокруженья
Я вся в огне, я мысленно горю,
Испытывая зуд самосожженья!
Мне хочется зимою в ванну лечь,
Не совладав с мгновенною любовью,
Вскрыв бритвой вены, медленно истечь
Горячей поэтическою кровью...
Вы не волнуйтесь! Это я шучу,
Не забывая дать себе отсрочки.
О смерти бойко в рифму щебечу,
Слова изящно складывая в строчки...
Давай не говорить о лете,
Лоскутик памяти порви.
Сегодня нет со мной на свете
Ни колоска твоей любви.
Марина Тарасова.
Судьбы моей поникли перья.
Любви загнулся колосок.
Порвалась ниточка доверья
И выпал дружбы волосок.
Подохла в клетке птичка страсти.
Котенок ласки не поет.
И щепочка былого счастья
В корыте памяти плывет.
Давай погасим пламя муки,
Обиды тряпочку порви.
Меж нами дырочка разлуки,
И нет ни корочки любви.
Ты не смотри на это косо.
Как ясный полдень на грозу.
Ведь я нашла отличный способ
Немножко выжимать слезу...
Не пойму, куда мне деться!
У реки, как дивный дар,
Ты в траве сидишь с младенцем,
Лена Лишина, маляр.
И простит Буонаротти
Эту вольность или нет -
Я тайком пишу напротив
Твой задумчивый портрет.
Николай Зиновьев.
Становлюсь я, видно, старше,
Налит силою мужской.
Вот уж прелести малярши
Мой нарушили покой.
Увидал ее босую,
Начал голову кружить.
Я тайком ее рисую,
Нарисую - буду жить.
Мы с ней встретились на Каме,
С дамой сердца моего;
Обращаюсь к ней стихами -
Этот путь верней всего.
Это дело упрощает,
Только вот душа грустит:
Микеланджело прощает,
Муж малярши не простит...
Но поэту риск не страшен,
Поздно пятиться назад.
Будет славно разукрашен
Мой задумчивый фасад.
Впрочем, муж - такая туша...
Вновь тревожится душа,
Потому что штукатурша
Тоже дивно хороша!...
Шел вчера я в толпе городской.
Показалось мне, трезвому, грустному,-
В разношерстице речи людской
Разучился я русскому устному.
Сергей Макаров.
Сердцем чувствую: что-то не так.
Стало ясно мне, трезвому, грустному,-
Я по письменной части мастак,
Но слабею по русскому устному.
В кабинетной работе я резв,
И заглядывал в энциклопедии,
Но далек от народа и трезв -
Вот причина подобной трагедии.
Нет, такого народ не поймет.
Не одарит улыбкою теплою...
И пошел я однажды в народ
С мелочишкой в кармане и воблою.
Потолкался в толпе у пивной,
Так мечта воплотилась заветная;
И, шатаясь, ушел: Боже мой,
Вот где устная речь многоцветная.
Что ни личность - великий знаток,
И без всякой притом профонации.
Слов немного - ну, может, пяток,
Но какие из них комбинации.
Каждый день я туда зачастил,
Распростясь с настроеньями грустными,
Кабинетную речь упростил
И украсил словами изустными.
У пивной мне отныне почет,
А какие отныне амбиции.
И поставлен уже на учет.
На учет в райотделе милиции.
У меня нахальством плечи скошены
И зрачки вылазят из углов.
Мне по средам снится критик Кожинов
С толстой книгой "Тютчев и Щуплов"
Сегодня я - болтун, задира, циник -
Земную тяжесть принял на плечо,
И сам себе - и Лев Толстой, и Цыбин
И Мандельштам, и кто-то там еще.
Александр Щуплов.
Собрались вместе Лев Толстой , и Цыбин,
И Мандельштам, и кто-то там еще.
И вроде бы никто из них не циник,
И все, что нужно, принял на плечо.
- Вы кто такой? - У Цыбина Володи
Спросил Толстой.- Не знаю вас, мой друг,
Мы в свете не встречались раньше вроде...
- А я Щуплов. - Ответил Цыбин вдруг.
Толстой застыл, сперва лишился слова,
Потом смутился и сказал: - Постой,
Не может быть, откуда два Щуплова?
Ведь я Щуплов. - Добавил Лев Толстой.
Стояли молча рядом два титана,
- И я Щуплов. - Кричали где-то там.
И, чувствуя себя довольно странно,
- И я Щуплов. - Воскликнул Мандельштам.
Вокруг теснилась публика, вздыхала,
И кто-то молвил зло и тяжело:
- На молодого циника-нахала,
Должно быть, вновь затмение нашло...